Неподалёку был и Шильонский замок. Отражение воды в нижние окна окрашивало изумрудным светом в солнечный день своды и колоннаду галереи, где сидел узник Бонивар, воспетый Байроном. Я тотчас же начал писать здесь этюд и первым делом выцарапал на колонне моё имя в числе тысяч дураков, занесших свои прежде меня. Работу я оставлял на ночь привратнику, уходя домой, и очень с ним сдружился. Ещё этюд не был окончен, как какое-то длиннозубое английское семейство у меня его купило за семьдесят пять франков, что было мне очень на руку, Я начал другой - та же участь. Видя, что угол Бонивара всем нравится, я сделал для себя один и с него, когда был спрос, писал повторения. Намалевал также наружный вид замка и продавал его с ещё большим успехом, ибо катал иногда бури, иногда закаты, жёлтые, как яичница, по системе Айвазовского, не замечая, что развращаю себя этим занятием.

    Все ходы здания я знал не хуже проводника, слушал каждодневно его рассказы о прошедших ужасах. Они вдолбились мне в голову со всеми вариантами, ибо, смотря по настроению духа, он говорил сегодня: "На этом камне в один день было отрублено 500 голов евреям". А в другой раз уже рубил - 5000. Про Бонивара говорил, что он ходил с цепью на ноге около колонны, где вырыл подошвами дыру, двадцать лет, а иногда тридцать и тридцать пять. В тайники башни, где была лестница для ложного спасения, иногда у него валились десятки людей, а иногда очень скупо опускал одного. А слушатели глядели ему с удивлением в глаза, верили, ибо заносили этот вздор в свои путевые книжки.

    Как-то под вечер сторож-проводник говорит мне: "Очень сожалею, что не могу быть на свадьбе моего брата в Женеве, некого оставить за себя, а завтра день воскресный - доходный, не хотите ли послужить за меня и поводить гостей по замку?". - "С удовольствием, - ответил ему, - басни я ваши твердо знаю". И вот наутро стал валить всякий народ, привратник, старый солдат, формировал группы любопытных у ворот, а я их бойко обводил по замку, убивая и громя узников прошедших времён ещё щедрее настоящего чичероне. При выходе мне платили деньги, и, когда настал вечер, то я натаскал из кармана 17 франков, которые сдал моему доверителю на другой день, к великой его радости.