Отмычка против бронешкафа или пора сменить тему
Не знаю как Вам, уважаемый читатель, но мне эти «кровавые мальчики» уже порядком надоели. Тема декаданса на уровне личных предпочтений отдельных авторов никак не способствует весеннему расцвету. Юдифь, Саломея…Что дальше? Медуза Горгона?
Довольно трудно сотворить что-либо оптимистичное и поэтическое на этом фоне. Но, что нам терять? Попробуем! 
Вспомним поэта и музу. Правда, на этот раз придётся сменить персонажей. Действительно, выступая против декаданса невозможно ставить на пьедестал его типичного представителя, коим являлся Оскар Уайлд, сотворивший Соломею и переведённый на русский язык Бальмонтом.
Мы ведь с вами не симпатизируем поэтам, которые облачают свою музу в доспехи и отправляют её на войну. Отдельные поэты ещё и клинок услужливо протянут. И что делать бедной музе с этим клинком? Последовать примеру Юдифи или, наоборот, Лукреции? Ни один образ не вдохновляет.
Впрочем, и доспехи, как доказывает история, могут сослужить дурную службу. Об этом свидетельствует опыт Голиафа, которого не спасли даже трёхпудовые латы. Что латы против одного, но меткого броска камня. Для тех, кто позабыл, напомню: безоружный Давид победил вооружённого до зубов Голиафа с помощью ловкости и умения метать камни.
И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю.
Если читатель решит, что мы идеализируем Давида, он будет неправ. Это был неравный поединок. Тяжёлый Голиаф, облачённый в доспехи, не представлял для лёгкого Давида никакой опасности. Посудите сами: опасен ли крокодил для бабочки? Огромный слон панически боится маленькой мышки. Она его может укусить, а он её - нет. Он даже растоптать её не может. Пока подымет и опустит ногу , мышка прогуляется под ней десять раз туда - сюда.
Поступок Давида нельзя назвать героическим. Он ничем не рисковал. Риск – это смертельный риск. Но, юноша Давид не шёл на верную смерть, он просто совершил смелый поступок. Пусть даже поступок с большой буквы П.
Я, кажется, обещала вам продолжить тему «Поэт и Муза». Вперёд! На этот раз мы узнаем про победителя-поэта и про его мудрую музу, которая знает своё место.
Итак: Александр Блок и его муза – мифическая Саломея.
Впервые Блок заинтересовался темой Саломеи во время своего итальянского путешествия.
Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь — больной и юный —
Простерт у львиного столба.
На башне, с песнею чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.
В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.
Все спит — дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак
Появление Саломеи в этом венецианском стихе, по всей вероятности, навеяно мозаичным ансамблем, изображающим жизнь Иоанна Крестителя, в соборе Сан-Марко. Мозаики Сан-Марко расположены в двух смежных тимпанах и рассказывают сюжет в анахроничном средневековом стиле. Самое интересное в сюжете об усекновении в первом тимпане, что, возможно, повлияло на Блока и на появление в его стихах собственной головы на блюде, — изображение святого, выходящего из темницы, без головы и склоняющегося к ней, как будто для того, чтобы поднять и самому вручить ее Саломее.
Его согбенная поза напоминает прежнюю роль Блока-трубадура, преклоняющего колено перед недоступной Прекрасной Дамой.
Ее зовут «Незнакомкой», таинственной женщиной, через современное лицо которой просвечивает древняя Дева.
НЕЗНАКОМКА
(отрывок)
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Как поэт, соединяющий два столетия и предчувствующий грядущие перемены российской жизни, разглядывая мозаики Сан Марко, Блок отождествляет себя с Иоанном Предтечей на стыке Ветхого и Нового Заветов.
Вместо мифа о Саломее как драгоценном камне декаданса, с её гибельной красотой, Блок прославляет обезглавленного Иоанна Предтечу как поэта. В этой трансформации Саломея уступает место на пьедестале искусства своей жертве, утверждающей, подобно мифическому Орфею, власть духа над телом.
В образе Саломеи он изображает музу, которая дает ему возможность стать голосом чистой поэзии. Саломея сама наносит удар, обозначающий рождение поэзии. Она освобождает его, отрубая ему голову, а не порабощает.
Но песня — песнью все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поет.
Вот — голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там — он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь — именем клеймят позорным
Его стихи... И я пою, —
И не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Голова в действительности и есть поэзия, как мы читаем это в строчках «Там — он на эшафоте черном / Слагает голову свою». Глагол «слагать» часто используется в сочетании «слагать стихи». Риторической силой оказывается наделена часть тела, и по контрасту с уайльдовской Саломеей, запечатывающей поцелуем уста пророка, Саломея Блока становится орудием освобождения.
Предлагаю на этой оптимистичной ноте покончить с декадансом на отдельно взятом форуме. Если и дальше махать клинками, то музы рискуют остаться в окружении не рыцарей, а всадников без головы
Я уверена, уважаемые читатели, что для грядущего весеннего возрождения более подходит другая тема.
Отредактировано CosMary (2009-03-31 17:34:15)
